Обычная картина

Рик сидел на своей веранде возле входной двери. Солнце уже почти село и последние его лучи пробивались сквозь остатки дневного марева...

 Он чуть взболтнул содержимое стакана – кубики льда тихо ответили, стукнувшись о края. Рику нравилось просто сидеть на своей веранде, повернувшись лицом к закату наблюдая, как медленно, потом все быстрее и быстрее солнце скрывалось за крышей соседского дома, плавно скользя по карнизу, чтобы скрыться за дымовой трубой и снова выглянуть. А затем окончательно исчезнуть за небольшим уголком выходящего на крышу чердачного окошка. Желтый, невыносимо яркий, затем апельсиново-оранжевый и кроваво бордовый в конце. Это успокаивало. Яркие краски вкупе с метафорической смертью солнца помогали Рику забыть о собственных мыслях. Только он, солнце и стакан виски со льдом. Солнце позволяло погрузиться в легкую молчаливую задумчивость, лед в стакане приятно холодил руку, в то время, как виски помогал перенастроить мозг на волну, которая больше не воспринимала обыденных житейских проблем. Важно соблюдать пропорции – одна доля виски на две доли льда и столько же заходящего солнца. В случае, если все делать правильно, то вечер начинался уютно и была высокая вероятность, что закончится он так же. Как именно – уже не имело особого значения, потому что важен был не контекст, а настроение.

Прошло уже несколько лет, а ее улыбка все так же стояла у него перед глазами. Он точно так же слышал ее смех и точно так же почти слышал запах ее духов. Прошло уже несколько лет, как Деб не стало, но он до сих пор продолжал ощущать ее присутствие.

Хотя Рик и не страдал, как первое время. Больше не было моментов, когда грудь сжимало, словно тисками, а живот превращался в один сплошной стиснутый кулак. Его уже не бросало в холодный пот от одной случайной мысли, неожиданно навеянной знакомым запахом ее любимого крема для рук. Слава Богу, оно прошло. Говорят – «время лечит». Рик многое мог бы рассказать о том, как проходит это «лечение». Ночи, когда лежишь всю ночь смотря в невидимый потолок и стараешься ни о чем не думать, в то время, как в глазах проплывают воспоминания. Разные воспоминания. Иногда кажется, что мозг просто издевается. Сцены ссор. Как же она иногда его бесила. Казалось, что даже банальные вещи могли вызвать ожесточенный конфликт на ровном месте и это бесило еще больше. Вещи, которые не представляли собою никаких проблем, становились проблемой сами по себе, наталкивая на мысль, что истинной причиной конфликта становилось лишь желание этот конфликт создать. От этих мыслей становилось еще тяжелее, потому что он бы многое отдал, чтобы снова найти возможность просто услышать ее голос. Или даже поругаться. Потому что лежать одному в постели и смотреть в потолок, ощущая ее запах в комнате, но зная точно, что ее больше нет – намного хуже любой из ссор. «Все познается в сравнении? Какая чушь! Что сравнивать?! Ссору со смертью?!.»

Время лечит. Наверное. Только Рик не назвал бы это лечением. Скорее отмиранием. Когда все то, что было органически сплетено, долго кровоточит – со временем оно не заживает. Оно никогда не заживает. Оно лишь постепенно отмирает.  Причем процесс отмирания ничем не лучше самой боли утраты.

Что лучше, испытывать боль при каждом очередном взгляде на ее расческу на протяжении года, чтобы в конечном итоге приучить себя не испытывать вообще ничего или же сразу собрать все ее вещи и выкинуть, чтобы ничто больше не напоминало о ней? Что честнее – сразу стереть каждое упоминание о человеке, который был частью тебя или приучать себя к этому постепенно, день за днем? Что правильно? А что при этом причинит наименьшую боль тебе?

Рик не стал выкидывать ее вещей. Он просто не смог. Он все оставил, как есть. Не потому что совесть или «правильно», а потому что просто не смог. И каждый раз глядя на ее зубную щетку ему было больно. Каждый раз глядя на стоящие у порога ее туфли ему было больно. Каждый раз, ложась в кровать ему было больно. Потому что все, абсолютно все напоминало ему о ней. Конечно, можно было выкинуть все ее вещи и перекрасить стены, но выкорчевать все деревья в парке, по которому они гуляли вместе становилось проблематично. Перекопать аллеи, по которым они ходили было не возможно. Потому что не в вещах проблема. Проблема в воспоминаниях. А воспоминания пока что стирать не научились, если конечно не посредством сорок пятого калибра, но этот вариант казался Рику еще более бессмысленным, чем вариант с перепахиванием аллей.

Прошло немало времени прежде, чем Рик перестал с ней разговаривать. Знали бы кто, как сложно перестать разговаривать с тем, с кем разговаривать привык ежедневно. Раньше он говорил больше. В том числе и про себя. Он что-то доказывал, что-то обсуждал с ней или просто сам с собой. Но постепенно, по мере отмирания, он стал больше молчать. Молчать даже про себя. Ни о чем особенно не думая. Поток мыслей в такие моменты замедлялся настолько, что, казалось, вообще останавливался. В такие моменты можно насладиться тишиной и спокойствием. Например садящимся за выступ на соседской крыше солнцем.

Все ее вещи все так же лежат на тех же самых местах, но больше не вызывают боли. Ее фотографии стоят на полках, мало чем отличаясь от висящих на стенах картинок. Никто больше не спрашивает «ну как ты?» с угрюмым видом. Люди успели забыть, да оно и к лучшему. Кому какое дело? Все равно пробитое колесо собственной машины вызвало бы у них больше негодования. Но и это уже не важно, потому что уже не болит. Болеть, наверное, просто стало нечему. В конце концов, на месте боли остается пустота. Пустота это тоже проблема, но уже другого характера. И она хотя бы не болит.

Что изменилось с тех пор? Прошло несколько лет с тех пор, как ее не стало. Мир живет дальше. Автомобили все так же ездят по дорогам, а самолеты летают в небе. Трава все так же распускается весной и засыхает осенью. Посмотреть со стороны – обычный трудяга, сидящий на своем пороге после тяжелого рабочего дня за многотонным прессом, потягивающий           вечернюю порцию заслуженного виски. Обычная картина.