"Чудо на Марне"

8 сентября.

Если и можно быть уставшим и подавленным до смерти уверен – сейчас как раз тот самый момент. И ужасно хочется есть. Кругом шум и неразбериха, где-то даже паника и подавленность. Мы проигрываем...

Еще несколько дней назад нам сказали, что дело за малым. Что грамотные расчеты руководства верны и гениальны – успех гарантирован. Ведь что может быть гениальнее – сделать неожиданный маневр и не идти в лоб, а обойти противника и пока он готовится к бою с другими частями – ударить в тыл ничего не подозревающим соединениям. Все банально и просто. Чего командование не предвидело, так это возможности контратаки призванных защищаться группировок. Женщин, детей и стариков то есть. Вот так вот просто – генералы банально недооценили боевые способности лягушатников. Нет, ну а что думали наши полководцы? Что лягушатники будут сидеть у себя в окопах и топтать своих хрустящих жаб за обе щеки? То-то они пол Африки завоевали. Лягушками наверное негров забросали до смерти. Точно. А теперь они заходят к нам с фланга и вместо того, чтобы громить тылы врага мы получаем по голове от какого-то сброда оставленного для защиты города. Какой бред. Регулярная армия разбрелась на многие километры вынужденная затыкать собою бреши в обороне. Иногда кажется, что в верховной ставке сидят остолопы.

А погода между тем хорошая. Вообще казалось бы – вроде и не так уж и далеко от места, где я родился и вырос, но насколько отличается климат. Насколько тут красиво. Иногда лежа часами у кромки окопа входишь в какой-то ступор и звуки вокруг просто отключаются. Уже не слышно выстрелов и взрывов. Лежащие то тут то там тела не вызывают ровным счетом никаких эмоций. Они просто сливаются с рельефом. Вот кустик, вот холмик, вот чье-то мертвое тело. А кругом так красиво. Только есть хочется сильно. Давно стал ловить себя на мысли, что все те «ужасы войны» о которых так много говорили напыщенные снобы на всех этих званых ужинах моих родителей не более, чем красивое выражение для влияния на слабые умы развесивших уши простофиль. Ужасы войны пугают где-то в самом начале. Возможно в тот самый первый раз, когда проходя колонной по пыльной дороге приближение к фронту ощущаешь тем сильнее, чем чаще начинают попадаться его приметы. Вот сгоревший хутор, вот разбитая телега. Рядом с ней полуразложившийся труп лошади. А чуть дальше и ее хозяин. И самое забавное, что разницы между ними почти нет. Между трупами, я имею ввиду. После нескольких месяцев все трупы выглядят одинаково. После нескольких месяцев их вообще не отличить. Может только что по одежде. Увидев лежащее на дороге тело разговоры в колонне стихают по мере приближения к нему. Это почти осязаемо – как колпак молчания, который висит на определенном месте. Проходя под ним стихают разговоры, смех и свист. Все молча проходят это место. А затем постепенно шум присутствия живых людей снова появляется. Как будто идущие выходят из-под влияния этого колпака. Но с каждым новым мертвым телом диаметр колпака сужается. И так до тех пор, пока не исчезает совсем. Потом веселое поение и пересвистывание даже не прерывается, а лежащие по обочинам тела воспринимаются не более чем рельеф местности.

Второй раз наверное чувство дискомфорта возникает в тот самый «первый раз». Первый раз, когда выпущенная тобою пуля попадает в человека. Нет, я не спорю – стрелять из окопа «куда-то-туда» в сторону возможного врага или даже наблюдая, как твоя потенциальная цель вроде бы подала признаки попадания по ней – почти сравни эйфории от охоты. Всегда любил ходить на охоту. Не для того, чтобы убивать животных (хотя разделывать и жарить на костре конечно же неприязни не вызывало), но все же причиной тяги к охоте было скорее чувство, когда выпущенная тобою пуля – эта мелкая дрянь не больше одной фаланги пальца попадает в цель. Неописуемое чувство. Стрельба из окопа по людям немногим отличается от стрельбы по зайцам. «Ну-ка.. давай же… еще немножко.. ну замри на секундочку.. замри бл*ть…. Вот тааак… БАХ!... ЕСТЬ!!!! На! Получи с*ка!!» И хотя полной уверенности наверное быть не может, что он действительно «готов», но я как и другие веду счет. А чем еще заниматься на войне? Ситуация меняется, когда противник находится не где-то там, а прямо перед тобой. И нет – выстрелить или ткнуть в него штыком трудности не вызывает нисколько. Это все так же просто, как и стрелять по зайцам. Различие наступает потом. Когда смотришь, как меняется его взгляд. Этот ожесточенный и полный безумия и ненависти звериный взор постепенно сменяется сначала непониманием. Затем удивлением, а затем осознанием. И страхом. А затем ужасом. И вот в этот момент понимаешь, в чем разница между стрельбой по кроликам и стрельбой по людям. Кролик не понимает, что он сейчас умрет. Никогда не поймет, что в следующую минуту его не станет. Не через годы, не через месяц или пару дней, а сейчас. Прямо сейчас ты умрешь. И тебе не помогут ни вера, ни боги, ни доктора со всей их медициной. Вроде бы еду раздают, давно пора, а то уже китель скоро жевать начну.  

Значительно лучше! Все-таки как приятно ощущать приятное чувство сытости. Хотя сложно назвать сытостью состояние после половины миски фасоли и куском сухаря, но с учетом, что это первая человеческая еда за последние 2 дня, то это почти праздничный ужин!

 В такие моменты понимаешь, что понятие счастья слишком меняется в зависимости от того, как давно ты ел.

Завтра предвидится какой-то сдвиг – будем надеяться, что я ошибаюсь и командование действительно знает, что делает. Но что-то мне подсказывает, что я не ошибаюсь…

За долгие часы бездарного сидения в окопе понимаешь, что сидеть в теплой аудитории под монотонный скучный бубнеж преподавателя было не таким уж и ужасным. Хотя в аудиторию я бы все равно не вернулся. Хотя… Хотя после еды подобные мысли приходят реже, а значит все дело в банальном недостатке пищи, а не в тепле, уюте и уверенности, что тебе в голову не прилетит чья-то предназначавшаяся вообще-то кому-то совершенно другому пуля. А между тем сегодня спать придется в уже полюбившемся за эти пару дней окопе. Только вонь начинает доставать – могли бы и дальше отходить, а не гадить тут же под ноги. К тому же этот пухлый неврастеник вечно жалующийся на неудобные ботинки и отекающие ноги просто убивает своим постоянным недержанием. Откуда в нем столько говна? Ведь питается он ровно столько же, сколько и все остальные, а значит почти не жрет. Ну вот, я снова голоден.

Иногда смотря на его кривящееся в очередной потуге лицо представляю, как умиротворенно оно бы выглядело пырни я его штыком. Прямо в его пухлое пузо Пырнуть, а потом смотреть на его удивление и тщетные попытки поймать вываливающиеся из пуза требуха.

Стараюсь сосредоточиться на чистке винтовки и не обращать внимание на голод и запах дерьма. Эта вонь уже по-моему въелась в каждую нитку моей одежды, в каждую пору. Может если бы чаще мылись, но мыться тут по-моему еще большая роскошь, чем еда. Зато вони сколько пожелаешь. Вонь. Пожалуй она угнетает гораздо больше вида крови. Со временем можно привыкнуть к виду крови, кишок и оторванным конечностям, но к их вони привыкнуть пожалуй не возможно. И хотя мы регулярно разделывали тушки зверей прямо на охоте, чтобы не тащить на себе лишнее, но все-таки запах свежего мяса может быть почти приятным, в то время, как запах разорванного кишечника и всех прилегающих внутренностей к тому же слегка подпорченных двух недельным разложением просто разрушает нервную систему. Надо съесть кусок шоколада, может настроение поднимется. Это последний.

Пожалуй я бы поспал, но сон в окопе напоминает сидение в карцере – прислониться к стенке нельзя, потому что сыро, сесть удобно нельзя, потому что места мало и к тому же вечно кто-то ходит. Попробую.

9 сентября.

Утро началось с суматохи и беспорядочного метания. Мне кажется, что мои подозрения оправдались и нас действительно атакует сброд. И самое забавное – вполне успешно. После недели метания без продовольствия и боеприпасов у нас больше нет ни сил, ни морали. Уверен скомандуют отступление, но это еще больше подорвет настроения. Хотя если нас всех перебьют, как тараканов настроений это не прибавит так точно. Выдвигаемся. Проснувшись обнаружил кем-то оставленный кусок сухаря. Наверное по-большому приперло жестко. Сухарь съел.

Наверное мне следовало бы волноваться сильнее. Сходить сума, как это делает большинство тех, кого я вижу вокруг. Но мой страх уже давно где-то потерялся. Или ушел с состоянием безопасности. Вместо него появилось безразличие. В какой-то момент просто стало все равно. Наблюдаешь все происходящее словно со стороны. Так интересно. Хотя возможно все дело в условиях и мыслях, с которыми я пришел на эту войну. Кто-то пришел с полей, кто-то имеет несколько детей. Им есть что терять. И потому они боятся. Боятся за себя, боятся за то, что не вернутся. Боятся, что где-то останутся те, кому они нужны, как пища. Пища. Мне нравится в этих местах наверное все, за исключением невозможности найти чего-нибудь перекусить прямо под ногами. Зато чего под ногами полно, так это испражнений. А так конечно красиво. Так вот не будь я разбалованным ребенком из богатой семьи фабричного мецената – я бы тоже уже имел кучу детишек и упитанную фрау. Но это мне казалось так скучно. Скучно даже не то, что все это однообразно и банально, а потому, что ты точно знаешь, к чему ты придешь. Что тебя ждет завтра. Что будет через год и так далее. Мне гораздо больше нравились семьи наших крестьян – у них каждый день был, как последний. Они не знали вернутся ли вечером к семье. Заготовят ли достаточно продовольствия на зиму. Смогут ли эту зиму пережить и не замерзнуть. У них все было по-настоящему. А не лощено и церемонно, как в том обществе, которое окружало меня. Общество к которому меня готовили. Все эти правила, устои, условности. И тогда мысль уйти на войну простым солдатом показалась мне идеальным выходом. Гениально. С одной стороны вот она реальность, ведь что может быть реальнее смерти? С другой - насолить родителям и конечно же доказать им (и себе), что я не их жалкая тень, а способен сам добиться признания делая при этом то, что мне нравится. Ведь карьера военного это почти романтика! Романтика. Не думал только, что эта романтика воняет дерьмом на голодный желудок.

Мы отступаем и несем значительные потери. Люди просто перестали сопротивляться. Мы все вымотаны и смертельно замучены. Отступаем. И жрать хочется.

А вот это забавно – меня ранили. Вот так вот просто – бежишь ты рядом с остальными короткими перебежками и потом просто летишь на землю. Даже хлопка выстрела не разбираешь. Но зато все так, как я себе и представлял – резкий удар и вот я уже лежу. Сначала не понимаешь, что происходит. Ничем не отличается от обычного удара – просто перехватывает дыхание. Потом дышать начинаешь короткими вздохами. Потом начинает разливаться тепло. А нет - это моя кровь. Что-то ее как-то слишком много. Потом становится больно. Очень больно. В какой-то момент даже забываешь о голоде. Это здорово. Вот только почему-то не могу говорить. Хочу крикнуть и позвать врача или просто на помощь, но не могу. Слова застряли в горле. Я могу терпеть боль – давно научился, но пытаясь привстать на локте я повалился назад. Или мне казалось, что пытаюсь встать? Это не боль, это какая-то сила придавившая тебя сверху, как тяжелое зимнее одеяло. И боль. И жрать снова захотелось. Хорошо хоть упал лицом вверх – можно посмотреть на небо. А небо красивое. Как и все вокруг. Всегда нравилась Франция. Еще когда проходили на уроках географии и истории любил представлять себе эти винные рощи и садящееся в зеленые холмы летнее солнце. Я такой ее себе и представлял. Во Франции красиво, убрать бы еще из нее французов. Но они хорошо готовят – еда у них поистине замечательная. Нет, конечно я люблю краути и настоявшееся пиво, но хорошо прожаренный бифштекс с кусочком лимона и листиком зеленого салата… Как же хочется жрать. И как-то не укладывается в голове, что меня действительно достали. Этого просто не должно было случится. Это не могло произойти. Я никогда не боялся смерти и довольно часто совершал граничившие с безумием поступки, но всерьез никогда не верил, что действительно могу умереть. И возможно, если бы эта наглая пуля положила бы меня на месте в ту же секунду – это было бы вполне уместно. Но я лежу и я не умер. И голод никуда не ушел. Интересно – настанет ли когда-нибудь момент, когда голод просто уйдет? Скорей бы. Я надеюсь в раю (или аду) или куда там я попаду после смерти хотя бы с едой нет напряженки. Потому, что больше чем голод, меня убивала вонь. Вонь и голод – вот из чего состоит война. Только сейчас заметил, что уже не чувствую боли. Боль куда-то ушла. Становится почти хорошо. Только небо затянуто легкой черной дымкой горящей где-то неподалеку деревушки. Красивое небо. И птицы летают где-то высоко. Или это вороны? Вороны это уже не так романтично. Вороны едят падаль. Вороны будут меня есть? Романтика. Военная карьера. Хрень все это. Холодно как-то. Наверное потому, что вечер. Еда. А вороны подкрепятся на славу. Надеюсь жирного тоже достали и его сожрут первым. Неужели это все? А я думал будет страшнее. А жрать все равно хочется. Умирать на голодный желудок как-то печально. Хотя бы вороны сегодня заснут сытыми…