Отпуск / Реальность

(предыдущая часть тут)

Рейс отложили еще на полчаса. Вот уже в четвертый раз. Мало того, что после всех этих совершенно бесполезных «мер предосторожности», уже не остается ни сил, ни желания куда-либо лететь, так еще и рейс откладывают из-за непогоды. Замечательно! Просто шикарно! Причем было бы удивительно, если бы эту «непогоду» синоптики предвидели, хотя бы вчера. Не то, чтобы это повлияло на поездку, но все же хотя бы подготовило морально к возможным задержкам. Ну что ж, придется читать. Что еще делать. Кстати, а где Сара?..

Уже второй год ему приходилось ездить вместе с ней без ее матери. Она была занята на работе, полностью ей отдаваясь, в то время, как девочка, казалось, росла все быстрее и быстрее. Уже скоро будет сама ездить, но пока еще рано. Интересно, а когда-нибудь будет «не рано»? Хотя ей и было всего семнадцать, выглядела она уже вполне на уровне. Красивые дети, это здорово. Нет, конечно, ум прежде всего и он делал все возможное, чтобы она хорошо училась и всячески поддерживал ее во всех начинаниях, будь то занятия танцами или курсы по математике. Хотя стоит, наверное, признать, что с танцами у нее дела обстояли явно лучше. Вот странно, как может уживаться в одном человеке живой и проницательный ум с одной стороны и сложности с решением математических задач – с другой? Наверное, она пошла в свою маму. Потому, что у Ника с математикой проблем не было. А так хотелось, чтобы и это она переняла от отца. Но, да ладно – способность разбираться в математике или физике далеко не самое главное для девушки. Хотя и было бы неплохо. Зато в людях она разбирается неплохо и тут, пожалуй, она даже отцу даст фору.

***

Встав, он осмотрелся и не найдя свою дочь взглядом, направился к стендам DutyFree. Обойдя стеллажи с различными парфюмерными изделиями, но так и не найдя ее, он пошел дальше. Следующими на очереди были изделия алкогольные, табачные и какая-то одежда, но и там ее не было. Пройдя чуть дальше, он увидел ее белый топик и джинсовый комбинезон-шорты возле прилавков с ноутбуками и телефонами.

- Ну и как, насмотрела чего-нибудь? – спросил он, подойдя.

- Да так, ничего особенного. Но ты же помнишь, что у моего телефона разбит дисплей и я уже почти не вижу, что на нем? – улыбнувшись, она продемонстрировала ему свой телефон с потрескавшимся дисплеем.

- Ну, возможно, если бы ты была чуточку акуратнее, то он, наверное, был бы в лучшем состоянии? – с легким осуждением, спросил он.

- Папа, а ты знаешь, что это очень плохо для зрения? Вот я буду всматриваться в то, что вы с мамой мне пишите в смс и ослепну, потому что я не буду разбирать все эти закорючки из-за трещин и царапин на дисплее, - уперев руки в бока, ответила она.

- Ага, если сравнить то, сколько времени ты проводишь на фэйсбуке и то, сколько – за чтением наших несчастных смс, то, думаю, явно не они станут причиной твоего севшего зрения, - взяв ее за шею левой рукой и притянув, он крепко прижал ее к себе и взъерошил волосы. – Ну, скажи уже, скажи это!

- Ну папа! Сколько можно говорить – я ненавижу, когда ты так делаешь! – она схватила его за руку, пытаясь отвести ее как можно дальше, от своих волос.

- Кто тут хочет новый телефон? – продолжая заламывать ей руки не выпуская, спросил он.

- Ну блин! Паааа! Все, хватит! – она надула губы. – И да, я хочу новый телефон. Сколько можно уже ходить с этой ламакой? Надомной уже смеяться начинают!

- У нас, кажется, была договоренность – ты хорошо заканчиваешь год, и мы покупаем тебе новый телефон, - он выпустил ее, умудрившись поцеловать в лоб.

- Ну блииин! Я же говорила, что эта коза меня сама доводит! Она постоянно ко мне цепляется! Я стараюсь и все учу, но она вечно пытается меня засадить! – воскликнула она, поправляя волосы. – Ты же знаешь, я стараюсь.

- Знаю, но мне кажется, ты сама ее провоцируешь. И она не единственная. Ты постоянно пытаешься ей что-то доказать, но никак не можешь понять, что таких как ты у нее сотни, ты не первая и не последняя. К тому же, возможно, ей просто скучно и она ищет таких вот как ты, чтобы хоть как-то разнообразить свое унылое существование. Пошли к выходу, мне кажется, там уже начинают толпиться пассажиры.

- Я все делаю, как надо. Я учу, готовлюсь и отвечаю, но ей вечно что-то не нравиться, - бросив прощальный взгляд на лежавший так близко, но так недосягаемо новенький смартфон, она повернулась и пошла за отцом.

***

В самом деле, почему эта сука постоянно ко мне докалупывается? Что я ей сделала? Ну, ничего, придет ее час и она будет гореть в аду. А я буду стоять и смотреть. Ну ладно, может буду слегка помешивать ее котел, чтобы эта сука прожаривалась равномерно. Интересно, что можно было бы такого сделать, чтобы испортить этой стерве жизнь? Блин, а телефончик классненький. На таком большом экранчике будет намного удобнее, чем на этой кляче, - подумала она и с отвращением посмотрела на зажатую в руке старую Нокию, к уголку которой, вместо шнурка был прикреплен брелок с маленькой фигуркой L из ее любимого анимэшного мультфильма.

- Да, уже начинают пропускать на борт, пошли, - он взялся за ручку тролли и направился к улыбающейся работнице аэропорта.

- Ваш посадочный и паспорт, пожалуйста, - сказала она не переставая улыбаться. 
Не то, чтобы он чувствовал душевное тепло в этой улыбке, но все же лучше формальная улыбка, чем грубая недовольная жизнью морда, коих он в свое время насмотрелся порядочно.

- Вот, пожалуйста, - он протянул паспорта.

Сара стояла сразу за ним, почти последняя в очереди и смотрела в огромное окно. Гейт находился на втором этаже аэропорта и представлял собой конструкцию из стелка и бетона. Стены были за исключением некоторых мест – одними сплошными окнами, из которых открывался вид на взлетно-посадочную полосу с одной стороны и стоянку самолетов – с другой. Прямо перед ними прикрепленный к огромному рукаву трапа стоял их самолет. У нее еще с детства возникало ощущение, что аэропорт – это огромное чудовище, которое пожирает людей вместе с их багажами, и, переваривая, отрыгивает через эти рукава внутрь своих маленьких деток – самолетиков. Прямо, как птица-мать своим птенцам. Бррр!

Получив назад оторванные корешки посадочных, он зашагал по направлению к входу в самолет. 
– Ты идешь или будешь продолжать пялится в окно? – спросил он. Мне кажется, если бы ты не залипала в окно во время уроков, ты бы и училась лучше.

- Иду-иду, - опомнившись от мыслей, Сара подобрала свой рюкзак и поспешила за отцом. Проходя мимо работницы и улыбнувшись ей в ответ на стандартное «Приятного полета» она снова взглянула в окно, но на этот раз не на стоявший почти носом в окно самолет, а за него – на небо. Оно было странноватым. Еще вчера не передавали ни дождей, ни тем более – грозы, а сегодня весь аэропорт стоял на ушах из-за того, что на город надвигался грозовой фронт. Причем стандартной духоты не ощущалось и, тем более, не было ощущения приближения дождя. А она дожди чувствовала лучше всяких синоптиков. А сейчас половина неба была закрыта черными тучами, которые при этом казалось, стояли на месте. – Так мы все-таки полетим?

- Ну, я надеюсь, а то уже порядком подзакалупало сидеть в обезъяннике, - сказал он, переступая порог самолета и улыбаясь появившейся в проходе борт проводнице.

- Прямо по коридору. Ваши места A и B – девочка непременно захочет сидеть возле окна, - улыбаясь Саре, сказала она.

Много ты знаешь, что я «непременно» захочу, - подумала Сара, но ответила «Конечно! Я так люблю сидеть возле окна! Это же так здорово!». И когда уже ко мне перестанут относиться, как к ребенку? Блин, да мне уже восемнадцать, почти. Я уже скоро смогу сама ездить на машине и свободно покупать выпивку в барах! В которые меня уже будут пускать! Достало, скорей бы! – подумала она, протискиваясь по узкому самолетному коридору.

***

- Наши места, не сильно в хвосте, но и не в первом классе. Давай рюкзак, - сказал он, засовывая тролли в багажную полку над головой.

- Он мне нужен. У меня там планшет и другие вещи, - ответила она и посмотрела на уже сидевшую на крайнем месте внушительных габаритов женщину. «Эта корова хоть бы встала или она думает, что я по воздуху на свое место попаду?» - пытаясь пролезть между передним сидением и толстыми ногами женщины подумала Сара.

- Проходи, милая, сейчас, я только ноги уберу, - сказала женщина и попыталась не вставая убрать свои ноги на коридор, что, впрочем, у нее не получилось. – Дорогуша, так тяжело, когда болят ноги!

«Дауж конечно! Отреж их! Столько голодных накормить можно будет!» - кое-как протиснувшись на свое место, подумала Сара. – Да, спасибо.

- Меня зовут Аманда, вот лечу на горячие источники, подлечить ревматизм, а вы куда? – спросила женщина, улыбаясь и протягивая руку сначала ее отцу, а затем и ей.

- Меня зовут Ник, а это моя дочь Сара. Решили устроить себе небольшой отпуск, - наконец сев на свое место и пожав протянутую толстую руку, сказал он.

- А почему без мамы? – повернувшись в казавшемся миниатюрным в сравнении с ее размерами кресле, спросила Аманда.

Слегка улыбнувшись, он посмотрел на нее. – К сожалению, у нее слишком много работы, а времени слишком мало.

Поджав губы, Сара достала из стоявшего на коленях рюкзака плеер и, размотав провод наушников, чуть откинула волосы и всунула капельки наушников в уши. Последнее, что хотелось ей слышать, так это «безобидную пассажирскую беседу» толстухи. Тем более о своей  матери.

***

Не то, чтобы у нее были сложные отношения с матерью, но все же и замечательными их назвать язык не поворачивался. Скорее их просто не было. Уже не было. Последние пару лет с ее матерью что-то происходило. Сара хорошо помнила времена, когда они вместе гуляли по магазинам и паркам, весело прикалываясь над покупателями, подбрасывая им в тележки пачки с презервативами, а затем, прячась за стеллажи возле касс, наблюдали за реакцией, когда кассир доставал упаковки и пробивал их по кассе. Больше всего ей запомнилась парочка лесбиянок, которые вначале уставились на пачку, потом на кассиршу, а потом друг на друга и так долго стояли, раскрыв рот не зная, что сказать. Или парочку молодых людей, которые явно еще не спали друг с другом, и заметив в руках кассирши презервативы на лице парня засияло такое счастье, что казалось галогенные лампы освещения супермаркета блекли на его фоне. Затем он перевел взгляд на свою подругу и, увидев на ее лице смесь недоумения и омерзения, он оцепенел и выдал что-то типа «Ну это же ты взяла?», после чего она просто развернулась и убежала. Вот весело тогда было!

Но потом это все куда-то ушло. Не резко, но все же. Началось с охладения к ее отцу. Да нет, пожалуй, ко всему, что их троих связывало. Она стала чаще задерживаться на работе, реже гулять с дочерью, а приходя с работы была слишком уставшей, чтобы поиграть или даже просто поразговаривать с Сарой. Но дело было даже не в количестве времени, которое мама проводила с ней, а в том, как она себя с ней вела. Не в смысле, что она ее стала ругать или кричать, нет – раньше она гораздо больше выходила из себя или могла накричать на дочь. Но потом она просто… охладела, что ли. Она начала становиться чужой. Не было больше того тепла и уюта, которые Сара ощущала на протяжении всего своего детства.

Неужели это и есть взросление? Саре так не казалось. Почему тогда с отцом ничего подобного не происходило? Наоборот – иногда возникало ощущение, что он пытается даже больше, чем следовало. Раньше он тоже таким не был. Раньше он был более строг и требователен. Мало проводил времени с дочерью был весь в работе. А потом с матерью начали происходить перемены и он тоже стал меняться. Но это скорее было реакцией, чем причиной. Да и менялся он все же с некоторым запозданием, скорее пытаясь возместить дочери тот недостаток внимания, который образовывался из-за происходивших перемен в ее матери.

Был момент, когда она была предоставлена сама себе. Это было примерно в лет четырнадцать. Довольно неожиданно и неприятно. С другой стороны люди любят повторять, что это и есть – сложный переходный период, во время которого дети начинают понимать, что они вроде, как уже не дети. Излишняя родительская опека начинает их допекать и они стремятся к самоопределению через учащающиеся конфликты. С Сарой было иначе.

***

Ее переходный период пришелся на то время, когда ее мама перестала уделять ей все то внимание, которое она уделяла ей раньше. Причем это была не своевременная реакция психологически подкованного родителя, который следуя советам специалистов, дает больше свободного пространства своему самоопределяющемуся чаду. Нет, дело было не в дочери и не в ее переходном периоде. Дело было в ней самой. Может быть это как-то связано с гормональными изменениями, может еще с чем-то, но факт остается фактом – ее мама начала отдалятся от нее, причем в тот самый момент, когда ей больше всего была нужна родительская поддержка. А может и нет. Может Сара бы и сама всеми возможными способами пыталась избавиться от родительской опеки, уходя из дома, поздно возвращаясь с запахом сигарет и спиртного изо рта. Может. Но мы этого не узнаем, потому, что в этот период никому не было дело до запаха сигарет и спиртного изо рта Сары. Всем было все равно. Ей не предоставили выбора. Отец все еще был слишком «далек», а мама уже «далека». По части бабушек и дедушек Саре повезло еще меньше – их у нее просто не было. Вот и образовался вакуум в несколько лет, за которые Сара была предоставлена по большому счету лишь себе. У мамы наступил кризис, папа был слишком занят работой, чтобы заметить происходившие в семье изменения, а заметив – все свое внимание стал уделять налаживанию отношений со своей женой. Все так же – по инерции оставляя за бортом свою дочь. Думая по привычке, что происходящее – лишь очередные эмоциональные срывы его жены. И понадобилось несколько лет прежде, чем он понял, что это не очередной заскок. Несколько лет прежде, чем он понял, что все это время доказывая и объясняя своей жене, «как правильно жить» он воевал с воздушными мельницами. А пока он тратил время на бессмысленные налаживания отношений она становилась все дальше и дальше.

И ему понадобилось несколько лет, чтобы «заметить» свою дочь. Несколько лет, за которые она из маленькой наивной девочки превратилась в разочаровавшуюся во многих детских сказках девушку. Несколько лет, которые полностью изменили все то, что окружало ее в детстве. Изменили ее. 
Может, переходный период у всех одинаков и меняется лишь контекст, но в одном Сара не сомневалась – у миллионов других детей кризис самоопределения наступает под натиском чрезмерной для выросшего отпрыска родительской опеки, в то время, как у нее – этой опеки не было вообще. Тринадцать-четырнадцать лет – это тот период, когда родительское мнение имеет все еще ключевое значение в формировании растущего ребенка. Это время, когда уже начинаешь спорить, но все еще не веришь, что тебя хоть кто-то воспримет в серьез. Время, когда все еще важно, что думают твои родители. Потому, что в тупости окружающих людей уже начинаешь убеждаться, но сомнений в правильности родительских решений – еще нет.

- Киса, пристегнись, - она встрепенулась от неожиданности, когда отец тронул ее за плечо. – Объявили взлет, мы уже на полосе – пристегнись и вынь хотя бы из правого уха наушник, а то придет злая борт проводница и все равно заставит это сделать.

- Как скажешь, - достав из под себя замки ремня безопасности и настроив их под себя, она пристегнулась.

За иллюминатором виднелось железобетонное полотно взлетной полосы, в трещинках которого зеленела проросшая то тут, то там трава. Ее стебли переливались различными цветами в лучах заходящего солнца. Но самым странным было то, что тучи никуда не делись – они все так же нависали в одной части неба, заслоняя собою почти его половину, в то время, как другая половина была полностью чистой. Не слегка затуманенной, не с легкой облачностью, а полностью чистой. Создавалось ощущение, что грозовые тучи были не воздушной массой водяного пара, а свинцовым одеялом, в которое закутывают во время рентгена. Причем граница тени этих туч проходила по земле столь же четко, как и их очертания в небе. 
Главное, чтобы вылет не отменили, а там хоть и буря, - подумала она и снова воткнула наушники в уши, прикрыв их волосами. - Пусть только эта овечка попробует мне сказать, что самолет разобьется, если я не выключу плеер, - прошептала она.

На табло с противным «динь!» загорелись надписи «Пристегнуть ремни» и «не курить», при том, что курить в самолетах нельзя было задолго до того, как Сара начала на них летать, но надпись упорно продолжала загораться. Впрочем, это было не самым худшим в данный момент. Гораздо сильнее напрягала неумолкающая толстуха, отдельные отрывки разговора которой доносились даже сквозь хорошо звукоизолирующие наушники ее плеера.

***

Отвернувшись к иллюминатору, Сара снова взглянула на небо. Она не любила дожди, но в грозах и торнадо было что-то завораживающее. Как и в любом другом стихийном бедствии. Эти моменты, когда вдруг неожиданно произошедшее, резко меняет все. Еще пять минут назад ты невинно сидишь и решаешь ненавистные задачи по алгебре, как вдруг, все вокруг начинает трястись. И, по началу, никто ничего не понимает. Все – просто замирают, подняв головы вверх, как будто там, сверху есть ответ на их незаданный вопрос. Затем еще более неожиданно все подбрасывает вверх и вот в этот момент начинается паника – кто-то не устояв на ногах падает, кто-то падает умышленно и уже на корточках ползет под стол (как будто этот проклятый стол за годы бесполезного сидения за ним «в самый нужный момент» таки отблагодарит, защитив от сорвавшейся на с потолка бетонной балки). Кто-то бросается наружу, но вспомнив на ходу, что лестницы – последнее место, куда надо бежать во время землетрясений, резко останавливается перед ней. И выход так близко – всего пару лестничных пролетов, но страх смерти парализует. А лифтом пользоваться нельзя – ни во время пожара, ни, тем более во время землетрясения. Потому, что скорее всего свет отключиться, и если вы не зажаритесь в случайно остановившейся между первым и вторым этажами тесной кабинке, то непременно рухните вниз с высоты пары этажей в случае обвала. Не завидная ситуация. Стоять в паре десятков метров от выхода на твердую землю и, в то же время, быть так далеко от нее. Стоять на трясущемся полу и ждать, что вот-вот все это рухнет и не будет больше ни налогов, ни проблем, ни вечно голодной морской свинки в аквариуме от когда-то съеденной соседской кошкой твоей любимой золотой рыбки. Но ты, конечно же ей отомстишь, подсыпав немного крысиного яда в китикет. Если переживешь это землетрясение.

Послышался шум набирающих обороты двигателей. Почувствовав, как самолет чуть присел на все еще зажатых тормозах, а затем - сорвался с места, начав свой разбег по полосе, Сара посмотрела на дисплей плеера. Играла одна из ее любимых тем. Вибрация от работающих почти на максимуме двигателей, а затем и от скакания по взлетной полосе отдавалась в голове, мотая ее из стороны в сторону, снова возвращая в старые болезненные воспоминания. Разогнавшись до скорости достаточной для отрыва, самолет отклонился назад, откинув пассажиров в своих креслах и, проехав еще пару десятков метров касаясь земли лишь задними шасси – взлетел.

***

Саре нравился взлет. В нем было что-то успокаивающее. Как если бы ты точно знала, что через несколько секунд усиливающееся землетрясение исчезнет, заменившись плавным и уютным скольжением в скоростной яхте по волнам. В этот момент происходила магия, когда после растущего напряжения и тряски сжатое в один напряженный комок тело вдруг расслабляется, наслаждаясь резким исчезновением невыносимой вибрации.

Был и еще один позитивный момент во взлете – на этот короткий промежуток времени все пассажиры словно оказываются там – во время землетрясения, когда вся твоя повседневная рутина меркнет под натиском только что произошедшего. Как война с внешним врагом объединяет еще вчера враждующие внутренние племена, так и неукротимая стихия в минуты своего триумфа сгребает в одну кучу всех испуганных ягнят. Потому, что стихии все равно. Она не делает различий между черными и белыми, натуралами и лесбиянками – ей все равно, кого топить в наводнении или жечь в огромном пожаре. А еще этим овечкам невдомек, что шанс погибнуть по дороге в аэропорт в сотни раз выше, чем вероятность погибнуть в авиакатастрофе. Сара это точно знала и потому никогда не боялась летать.

- Уважаемые пассажиры, с вами говорит капитан, добро пожаловать на борт. Наш полет будет проходить на высоте десять тысяч метров со скоростью семьсот километров в час. В данный момент на нас надвигается шторм, который мы попытаемся облететь справа, из-за чего наш полет займет чуть дольше расчетного времени… - достав наушник из уха на секунду и поняв, что и в этот раз ничего нового она не услышит, Сара вернула его на место, чуть добавив громкости.

Момент взлета и посадки пусть и на недолго, но все же напоминает людям о всей их незначительности. Время, когда разговоры затихают и все становятся послушными молчаливыми овечками, вцепившимися в поручни и где-то глубоко про себя молящимися давно забытым и вспоминаемым лишь по случаю Богам. Молящимися о том, чтобы самолет не разбился и у них завтра, так же как и вчера, были бы все те же рутинные заботы и вся их никчемная жизнь продолжалась без изменений. Потому что больше, чем стихии люди боятся перемен.

***

Самолет резко взял вверх и на несколько секунд Саре показалось, что она приняла почти лежачее положение. Все ее внутренности сместились вниз и возникло ощущение, что даже очень захотев дотронуться языком до неба – у нее бы этого не получилось. Впрочем, не думая долго Сара дотронулась языком до неба и даже помотала им из стороны в сторону, для верности. В этот момент взлет сменился спуском и теперь еще секунду назад прилипшие к низу живота внутренности  резко подскочили к горлу, заставив невольно сглотнуть, в надежде, что пошедшая в противоположном направлении слюна не даст кишкам вылететь наружу через рот. Глупость, конечно, но девочке всегда казалось, что это помогает. По крайней мере это всегда помогало во время катаний на американских горках, которые так нравились ее отцу.

Повернув голову к иллюминатору, Сара посмотрела на теперь уже бывший прямо перед ней грозовой фронт, который теперь казался намного больше. Она присмотрелась чуть внимательнее, насколько это было возможно с учетом постоянной тряски и вибраций, отбивавшихся в зубах и мозгу. Черные тучи были вполне себе нормальными грозовыми тучами, за одним лишь исключением – в них не было молний. Сейчас девочка обратила на это внимание, потому что часто любила смотреть передачи по Дискавери. И она точно помнила, что таких огромных туч не бывает без постоянно сверкающих где-то там, внутри, молний. Как будто темный зал, наполненный репортерами, в котором не видно ничего, кроме их постоянно вспыхивающих фотовспышек, с тем отличием, что вспышки фотографов скорее как бы опустошают зал, освещая его, в то время, как молнии – надувают весь грозовой фронт, наполняя его энергией.

А в этих тучах вспышек не было. Там вообще не было молний. Эти тучи были скорее похожи на плотную завесу дыма. Самолет снова тряхнуло так, что Сара ударилась левым виском о край иллюминатора. – Твою ж мать! - выругалась она в полголоса.

- Что случилось? – Ник чуть приблизился к девочке и, повернув ее голову к себе, посмотрел на место ушиба. – Сильно ударилась?

- Больно, блин! – потирая ушибленный висок и чуть жмуря левый глаз, ответила она. – Па, почему в этих тучах нет молний?

- В смысле? – Не понял он.

- Во всех нормальных и уважающих себя грозовых тучах есть молнии, а в этих – нету. Почему? – спросила она и показала пальцем в сторону туч. Он чуть привстал на подлокотниках и попытался посмотреть в иллюминатор, но новый толчок откинул его назад, зацепив своей головой голову девочки. – Да что это такое?! У меня так голова скоро отобьется нафиг! – выругалась она, схватившись за лоб.

- Извини, дорогая. Кровь не идет? – поглаживая собственный висок, спросил он.

- У тебя или у меня? – усмехнувшись, спросила она и снова дотронулась до левой брови. – Если ты про меня, то вроде все в норме, только синяк, чувствую, будет нехилый.

- Синяки украшают, - легко ткнув дочь кулаком в плечо, рассмеялся он.

- Очень смешно. Я что, по-твоему… - она не успела договорить, как за окном что-то вспыхнуло так ярко, что на мгновение она ослепла. По ушам из наушников ударил сильнейший писк, после чего Сара больше ничего не видела и не слышала. Она застонала от боли в ушах и глазах. Одновременно с плеером резко вспыхнули и, не выдержав напряжения, перегорели все лампы в салоне. В ушах гудело, но Сара начинала слышать, что где-то кричала женщина. Через несколько сидений впереди встал на своем месте какой-то мужчина и, беспомощно хватая воздух ртом, стал бить рукой себя по груди. Еще несколько секунд было слышно только крик и шум останавливающихся двигателей. Мужчина, выпучив глаза, завалился на соседнее сидение. Из кабины пилотов появился испуганный борт проводник и, пытаясь перекричать пассажиров, попросил всех пристегнуться и сохранять спокойствие. Ни одна лампочка на борту не горела. Дисплей ее плеера потух и больше не ни на что реагировал. Даже толстуха справа ухватившись за поручни так, что костяшки на руках побелели, беззвучно молилась закрыв глаза.

- Пап, что происходит?! – испуганно крикнула Сара и схватила отца за руку.

- Не знаю, наверно в нас ударила молния, - пытаясь не поддаться панике, ответил Ник. За окном постепенно нарастал гул, а снижение из плавного, теперь больше напоминало падение. - Доча, я не знаю, но, по-моему, мы снижаемся слишком резко. Ты пристегнута? -  сказал он и ухватился за поручни.

Самолет стал крениться на левый бок и из иллюминатора теперь было хорошо видно, как все быстрее и быстрее приближалась земля. Сару начала бить дрожь, а спина и руки вспотели. Ее тошнило.

- Мы разобьемся?! – перебарывая тошноту и почти плача, простонала она.

В эту секунду левое крыло зацепило одну из верхушек деревьев и со свистом срезало ее. Послышался сильнейший треск и шум ударов. Сара закрыла глаза и лишь почувствовала, как ее бросило вперед.