Социум / Реальность

(предыдущая часть тут)

Закрыв за собою тяжелую дверь, Он кое-как допрыгал до шкафчика с медикаментами. Достав спирт, скальпель и марлевые тампоны, он сел на край дивана и медленно начал снимать ботинок с левой ноги. Присмотревшись, он заметил у самой подошвы небольшие дырочки. «Прожрали, сучата» - подумал он и стянул ботинок, а за ним и носок. Перед глазами открылась ожидаемая картина – в некоторых местах из ступни торчали хвосты гусениц. Никакого другого названия он им придумать, пока не мог и потому называл их просто «гусеницы»...

Эти твари представляли собою нечто среднее, между обычными паразитами, пожирающими листву на деревьях и плотоядными хищниками. Интересным отличием их было то, что росли они прямо на деревьях. Столкнувшись с ними впервые, он не мог поверить, что насекомые могут именно «расти», как персики на ветках. Тогда он долго наблюдал за небольшой гроздью этих «фруктов», пока не заметил, что при приближении к ним руки – они начинали реагировать. Как будто они чувствовали другое животное.

Взяв скальпель, он плеснул на ступню спиртом и осмотрел места входа этих гусениц под кожу. Никаких припухлостей, никакого раздражения. Возникало ощущение, что его организм вполне равнодушен к тому, что в нем находятся инородные тела. Он называл их гусеницами (а червями у него не поворачивался язык их называть не только потому, что они были гораздо больше похожи именно на гусениц и даже не то, что как и гусеницы – они обитали на деревьях, а то, что «черви» звучало гораздо более отвратительно. Воспринимать торчащую из тебя гусеницу еще кое-как можно, в то время, как «торчащий из тебя червь» вызывало определенный дискомфорт).

Если тело никак не реагировало, значит они по принципу пиявок впрыскивали какое-нибудь подобие анальгетика и кортикостероида в одном флаконе. С одной стороны боли укуса не ощущалось, а с другой – организм не реагировал враждебно и заметить то, что в тебе сидит подобная штука, можно было лишь при визуальном осмотре. Ну, или когда ты случайно наступаешь на упавшую гроздь этих «сухофруктов».

Вообще гусеницы были одни из самых наименее опасных представителей Нового Мира. Во-первых потому, что они всего-навсего тихо пили кровь, совершенно не пытаясь при этом тебя убить. Они не доставляли болезненных ощущений и, к тому же, росли они на деревьях с вполне съедобными фруктами. Эти деревья тоже были интересным моментом. После Происшествия все организмы претерпели изменения. Животные, птицы, растения. Причем не сказать, что обязательно в худшую сторону. Как, например, эти «фруктовые деревья», которые вполне могли бы сойти за сливовые, если бы помимо вкусных и питательных плодов на них не росли вот эти гусеницы. Кстати еще одной интересной чертой было и то, что плоды, как и гусеницы, были не совсем растительными. Это были скорее хранилища питательных веществ, белкового содержания в том числе. В этом он убедился, когда попытавшись зажарить парочку из них на костре, он услышал душистый фруктовый аромат отбивной на гриле.

То же касалось и самих гусениц. Они не были насекомыми в привычном смысле, скорее плотоядными растениями, которые стремились как можно быстрее попасть к животному, чтобы впиться в него наподобие клеща и пить кровь, при этом выращивая в себе семечко дерева. Он заметил, что эти семечки особенно на последних стадиях могут быть тоже очень вкусными. Понял он это после того, как разделывая одно из животных, заметил на его теле уже довольно «спелых» гусениц, в задней части которых (той, что торчала наружу) виднелось что-то почти черное. Разрезав одно из них, он обнаружил внутри некое подобие семя фасоли с небольшим ростком в середине. С той лишь разницей, что оно было темно красным. Забавный способ размножения. Впрочем, суп из этих «зерен» был очень вкусным и, если не обращать внимания на способ выращивания, то вполне мог сойти за регулярное питание. Еще одним плюсом этой «фасоли» была и простота добычи. Он даже как-то подумывал завести каких-нибудь домашних животных только чтобы выращивать на них эти зерна, ибо было гораздо сложнее охотиться, чем выращивать данные «плоды» в домашних условиях. К тому же из того, что он успел узнать, сами животные, судя по всему, от данного факта не страдали абсолютно.

Положительным моментом было еще и то, что выделяемый ими анальгетик был как нельзя кстати – надрезать собственную кожу было совершенно безболезненно. Возможно, был и какой-то другой, более рациональный способ, но на данный момент кроме как банально доставать, надрезая часть кожи, Он ничего лучше не придумал. Процедура эта была не сложная, хотя и немного неприятная – ковыряться под собственной кожей занятие не самое веселое и потому, чтобы себя хоть как-то развлечь, он старался думать о чем-нибудь бесполезном.

Например, ему всегда нравились фантастические фильмы и книги о всевозможных апокалипсисах, живых мертвецах, путешествиях во времени. Ему нравилось представлять, как бы он повел себя на месте главных героев, попади он сам в подобную ситуацию. На его памяти было огромное множество всевозможных фильмов о зомби, по какой-то причине оживших мертвецах или не до конца умерших людях. Но что его поражало, так это стойкое ощущение нереальности показываемого с экрана. Ведь и правда, если ты знаешь, что вокруг тебя ошивается стадо непонятно каким образом до сих пор ходящих и вечно голодных монстров, то, наверное, ты уже не будешь таким героем, который очертя голову бросается в каждую темную дырку с дробовиком, потому что точно знаешь, что полтора часовой фильм не может закончится на пятнадцатой минуте, а значит можно смело вваливаться хоть даже в логово к самому Сатане – все равно сюжет не даст тебе умереть раньше девяностой минуты.

В жизни все немного иначе. И не сказать, что страшнее. Скорее – сложнее. С одной стороны постоянный стресс так же может войти в привычку и стать неотъемлемым спутником – это может рассказать любой военный, побывавший на поле боевых действий. Кто-то скажет, что не все люди одинаковы и «на войну» идут только те, кто хочет. Люди определенного типа и склада, которые могут настроиться определенным образом и относительно нормально переносить осознание ежеминутной вероятности собственной гибели.

Вытянув очередную гусеницу и бросив ее в небольшое ведерко, он принялся за следующую.

Действительно – разные люди реагируют на стрессовые ситуации по-разному. Кто-то хватается за голову и впадает в ступор, кто-то автоматически, на уровне рефлексов реагирует оптимальным образом, сводя к минимуму последствия происшествия. Хотя можно воспитать в себе реакцию и поведение в определенного рода ситуациях – ведь не только маршировать же учат по плацу в военных училищах, но еще и ползать под непрерывно «поливающим» пулеметом, дабы воспитать в себе отстраненность и привычку спокойно реагировать на «а что, если я чуть подниму голову?». Регулярно повторяющиеся экстремальные ситуации учат спокойно относиться к тому, что «может произойти». И так до тех пор, пока человек на рефлекторном уровне обезоруживает голыми руками вооруженного противника. Смотрящий тебе в лицо черный срез ствола больше не производит парализующего эффекта. Все эти тренировки в «условиях, максимально приближенных к реальности» приводят к тому, что человек перестает думать о возможных последствиях, а просто реагирует заученным для данной ситуации образом.

Значит ли это, что Он не боится? Вовсе нет. Боится, но только уже после того, как доведенные до автоматизма рефлекторные действия осуществлены. Как регулярное и частое повторение одних и тех же действий выводят на уровень автоматизма игру в пинг-понг, где ракетка становится продолжением руки, так и выживание в конце-концов превращается в набор доведенных до автоматизма действий, которые осуществляются на уровне рефлексов, в то время, как мозг находится в стороне и наблюдает за общей системой, нажимая на кнопки, запускающие ту или иную комбинацию действий. Значит ли это, что человек боится не смерти, а отсутствия заготовленной реакции (оно же – противодействие) на данную ситуацию? Пугают не «страшные ситуации» а «новые ситуации»? Пугает неизвестность? Отсутствие рационального объяснения и такой же рациональной реакции? Потому, что отработав все возможные критические ситуации на страх не остается ни времени, ни мозговых ресурсов. Приняв решение, мозг занят лишь тем, чтобы максимально «качественно» выполнить отчеканенную комбинацию действий. Это примерно, как попав в новое помещение, человек опасливо ходит, постоянно озираясь, но стоит ему пару раз пройти немного осмотреться и убедиться, что ничего, кроме стен и коробок там нет – он уже почти закрытыми глазами бегает сломя голову. Все люди действительно разные, но процесс оттачивания действий посредством регулярного повторения одинаков для большинства.

После того, как Он остался наедине с самим собой, брошенный в самое пекло событий, он не знал, почему до сих пор жив. Привычка выживать? Желание жить? Жить, во что бы то ни стало? Да нет, он бы не сказал, что хоть какая-то из этих мотиваций его поддерживала на самом деле.

Может тогда уже задать себе вопрос «Боишься ли ты смерти?», хотя это и чревато уходом в глубокие  экзистенциальные рассуждения. Он не знал, зачем живет, не знал, почему до сих пор жив и давно перестал пытаться найти этому объяснение. Конечно, найти какой-то высокий смысл, какое-то провидение, которое бы вело его через все невзгоды, оберегая было бы крайне удобно. Найти ответы в какой-нибудь религии или создать свою собственную, поставив себя в основу всего, что происходит вокруг. Это было бы здорово. Это бы наполнило его существование божественным смыслом, убирая малейшее сомнение и неуверенность и наполняя силой. Но так вышло, что ни в какие божества Он не верил раньше, не хотелось их искать и сейчас. Ему всегда казалось, что выдумывая себе божества, люди тем самым убивали двух зайцев сразу. С одной стороны избавляли себя от необходимости задаваться вопросом о правильности собственных поступков, а с другой – от ответственности за собственные действия. Ведь если есть сомнения – открой Писание и поймешь, что делать можно, а что – нельзя. Думать больше не надо, просто делай, как написано.

Он не боялся смерти, но и умирать ему, почему-то, тоже не особо хотелось. Не потому, что ему с трудом верилось, что после смерти он попадет куда-то в более теплое и уютное место, а потому, что он не видел особого смысла в смерти. Умереть, конечно же проще – вышел на улицу, подождал, пока к тебе подойдет один из ходунков, а дальше избавление от голода, холода и всего остального. Но это казалось ему как-то слишком ... скучно, что-ли. Какой смысл каждое утро ходить в школу, вставая из теплой нагретой постели, зачем учиться, впихивая в голову кучу совершенно бесполезной информации, зачем ходить на работу, зачем столько лет делать то, что «надо»… чтобы потом вот так вот просто сдаться? Конечно же нет. Люди большую часть жизни вкалывают, теша себя мыслью о том, что когда-нибудь они смогут жить так, как хочется. И потому готовы рвать зубами и когтями только, чтобы это «когда-нибудь» настало.

А что, если все твои планы прерывает зомби апокалипсис? Для чего нужны были все эти усилия? Чтобы просто выйти на улицу и дать себя сожрать первому попавшемуся ходунку? Ну уж нет!

Ему не нужна была мотивация, чтобы жить. Ему не нужна религия, которая бы ему говорила, что он живет, потому что так хочет кто-то. Он жил потому, что он слишком привык жить. Боялся ли он смерти? Нет. Толку ее боятся – она все равно будет скорее избавлением от того геморроя, что его сейчас окружал. Просто в смерти смысла не было совершенно, в то время, как жизнь была довольно интересна, возможно как раз из-за своей сложности.

К тому же ему всегда нравились фантастические фильмы, а теперь он сам стал участником одного из них и мог собственными глазами увидеть, как на самом деле ведут себя люди, попадая в экстремальные условия. И вот пару интересных наблюдений. Во-первых, когда просыпаясь утром ты не знаешь, доживешь ли до конца дня, то перед тобой волей-неволей становиться выбор: либо сразу застрелиться, либо перестать вообще об этом думать.

В его случае глубокомысленные рассуждения закончились примерно к концу первой недели. К тому же жить в пост апокалиптическом мире не так уж и бессмысленно. По крайней мере Он получал от этого определенное удовольствие. Теперь не было правил, кроме тех, что он сам себе придумывал. Теперь делать можно было абсолютно все, а разве это не весело?

В «нормальном» мире, была целая система понятий и социальных норм, которые в один прекрасный момент просто перестали существовать. Но забавно было даже не это – ведь можно было и раньше отправиться в какое-нибудь захолустье Африки, чтобы собственными глазами увидеть, насколько люди могут жить по другим понятиям и правилам. Так сложно и так просто одновременно. Украл корову у соседнего племени – ты герой племени своего. Украл корову у своего племени – тебе отрежут две кисти и одну ступню. Вот такая вот мораль и этика. Каждое общество выдумывает собственные правила и законы. Так вот забавно было не то, что установки могли в корне меняться от общества к обществу, а то, что в один прекрасный момент не стало вообще никаких законов потому, что не стало самого Общества. Остались лишь отдельные особи, озабоченные единственной целью – выжить, во что бы то ни стало. Анархия в чистом виде.

В любом, даже самом грустном пост апокалипсическом киносценарии были какие-то намеки на коллектив. Поселения, пусть и мелкие, но со своими правилами, законами и самоуправлением. Людям необходимы правила, организация, общество. По крайней мере, так думало большинство режиссеров. Он же ничего подобного сейчас не наблюдал. Людей было слишком мало и последнее, что они стремились – это объединяться. Выжить в одиночку оказывалось намного проще, чем собираться в шумные, заметные и крайне уязвимые группы, где всегда находился кто-то, кто был обузой для остальных. Ему вспомнилась ситуация, когда давным-давно в университете у них было задание. Надо было смоделировать собственное поведение в случае попадания в экстремальную ситуацию. Условия были простыми – небольшой винтовой самолет на десять человек совершает вынужденную посадку среди пустыни. До ближайшего поселения сотни километров, а из вещей было: несколько литров воды, часы, компас, спички, парашют и еще некоторые вещи, из которой взять можно было лишь определенное количество. Он хорошо запомнил,  что среди вещей был пистолет, который вся остальная группа решила не брать, отдав предпочтение соли, свечкам и другим менее интересным вещам, мотивируя это тем, что пистолет в пустыне бесполезен – охотиться на змей с пистолетом не будешь, а от скорпионов он не спасет. Тихо усмехнувшись, Он сказал тогда: «Пистолет нужен не для змей…» - на него тогда странно посмотрели, но продолжили свое обсуждение.

Правда в том, что люди поведут себя в критической ситуации не так, как думают повели бы себя. Речь сейчас не о специально подготовленных людях, как если бы обладатель черного пояса по карате попал в уличную драку или профессиональный военный – на поле боя. Там все более-менее понятно.  Интересное начинается, когда в экстренные ситуации попадают обычные люди.

Бросив в ведро очередную гусеницу, он вспомнил, как еще в школе рассказывали о технике спасения утопающих. Там в самом начале сказали: «Запомните детки, если не уверены в своих силах и плавательных способностях, то лучше в воду не лезьте – утоните оба. Тонущий человек представляет собою загнанное паникующее животное с одним единственным желанием – глотнуть как можно больше воздуха, а это значит, что схватившись за что-то или кого-то, оно его уже не отпустит и будет подминать под себя со всей его не человеческой силой. Так, что во многих случаях гораздо продуктивнее двинуть в лицо утопающему и тянуть уже неподвижное тело, чем бороться с ним в воде и пойти на дно обоим. Это, если уверены в том, что вытяните неподвижное много килограммовое тело».

Когда пыльца цивилизованности спадает и единственное, что можно потерять – это собственная жизнь, люди становятся совершенно другими. Причем не важно, были они такими всегда или стали под влиянием критической ситуации, но в одном Он не сомневался – в критических ситуациях люди смертельно опасны. Когда нет больше правил и «ответственности», то нет больше ничего, чтобы остановило человека от любого, даже самого бессмысленного поступка. И в этом плане животные были гораздо безопаснее потому, что предсказуемы. Животные хотят есть и потому охотятся. Люди могут убивать просто так.

Примерно это и произошло через некоторое время. Некоторые люди легко адаптировались к новым условиям и судя по всему совершенно не переживали по поводу того, что Миру настал конец. Возможно, так вышло потому, что только в фильмах во главу смысла бытия ставится выживание человечества, в то время, как в реальности в центре вселенной каждого отдельного человека стоит он сам и потому Конец Света наступает лишь с его собственной смертью. А до тех пор, пока он жив – Show must go on!

Ведь если посудить, то оно вполне логично – люди в обычной повседневной жизни изо дня в день пытались сводить концы с концами, оплачивать счета, думать о будущее. Одним словом – делать все, чтобы их собственная жизнь не прекратилась раньше положенного. А сделать это в перенасыщенном событиями и условностями мире крайне сложно. Огромное количество правил, законов, обязанностей и условий, единственной целью которых – усложнить выживание. Так что изменилось после События? Люди все так же пытаются выжить, просто теперь для этого есть гораздо больше возможностей потому, что нет правил, которые бы эти возможности ограничивали.

Достав последнюю гусеницу, он обработал рану спиртом, хотя в этом и не было особой необходимости и было, скорее, привычкой дезинфицировать раны. Еще одним приятным моментом гусениц было и то, что после них раны не только не воспалялись, но и крайне быстро заживали.

Продезинфицировав инструменты, Он подошел к ведерку с только что вытащенными из собственной ноги гусеницами и, достав из рюкзака мешочек со «сливами», слегка прихрамывая, пошел на кухню.