Сюзана / Реальность

(предыдущая часть тут)

Жизнь сама по себе штука довольно безумная и скоротечная. В особенности это понимаешь спускаясь в глубины метрополитена. Сюзане нравилось пользоваться подземкой для перемещений по городу. И каждый раз по мере приближения к входу что-то происходило. Не только с ней, а вообще – с людьми, с окружающими ее вещами. Все они, как бы, ускорялись? Да, наверное – они ускорялись еще больше. Жизнь сама по себе штука безумная и скоротечная, но в метро она ускоряется еще больше...

Ступая на первые же ступеньки, ведущие вниз – люди меняют ритм. Они начинают спешить еще больше. Люди постоянно спешат, особенно в центре или деловых кварталах, но не зависимо от места работы и ритма жизни, заходя в метро, люди начинают спешить. Как будто исчезает все и весь жизненный путь из огромной бескрайней дороги, со множеством ответвлений, превращается в узкий коридор подземки, который пройти как можно быстрее – единственная цель.

Сюзане нравилось смотреть на лица людей во время поездок. В эти моменты люди немного приходят в себя после безумной гонки по подземным коридорам в толпе таких же зомбированных и куда-то спешащих человеческих тел. Их взгляды слегка наполняются сознанием. Не сильно, но все же больше, чем до того момента, когда двери вагона закрываются. В такие моменты люди могут себе позволить испуганно оглянуться, боясь упустить ту единственную смысловую нить, которая ведет их через это страшное подземное сооружение. Как будто, если они посмотрят тебе в глаза – они проснуться, и все то, что еще секунду назад было Самым Главным – куда-то исчезнет, пропадет со скоростью исчезающей сзади станцией и вся их жизнь потеряет всякий смысл, а они так и останутся - лишь пассажирами неизвестно куда спешащего вагона. И, чтобы этого не произошло, люди пользуются разными способами для еще большего огораживания себя от внешнего мира, который во время поездок на метро резко оказался гораздо ближе, чем проходит линия ограничения персонального пространства. Люди слушают музыку, заткнув уши герметичными наушниками, они читают электронные книжки, они пишут куда-то очередное никому не нужное смс, несмотря на то, что в подземке все равно сигнала нет, но написав его сейчас, люди сэкономят время на написании его тогда, когда можно будет заняться каким-нибудь другим делом. Делом, еще на шаг приближающим человека к его Единственной и Самой Главной Цели. По крайней мере – он в это верит, пока все его мысли заняты мыслью, как бы не опоздать.

Следующая станция была ее и, плавно перемещаясь к двери, Сюзана еще раз оглянулась. Проведя взглядом вокруг, она остановилась на одном человеке. Слева, через несколько пассажиров, сидел цветной мужчина и смотрел на нее. Сначала ей показалось, что он, как часто это бывает, смотрел куда-то в только ему одному ведомые дали невидящим взглядом, но присмотревшись, она поняла, что смотрел он именно на нее. Откинувшись на сидении, прислонив голову к стеклу, он молча смотрел ей в глаза. Не ловил ее взгляд своим ожидая, что когда она случайно почувствует и повернется – их взгляды встретятся, а просто смотрел. Это было довольно странно, потому что она понимала, что он видит, что она теперь тоже на него смотрела. Но он не улыбнулся. Он вообще никак не реагировал на ее взгляд. Он просто смотрел. Ей почему-то вспомнилось одно уже почти забытое происшествие, которое произошло с ней в детстве.

Она – маленькая девочка в легком желтеньком платьице с целым пакетом сладких резиновых жевательных мишек и червяков пришла с родителями смотреть на дельфинов в Водном Мире. Погуляв и посмотрев морских котиков и морских львов они подошли к огромному окну за которым ничего не было, кроме темной воды. Постояв немного и подумав, что дельфины, наверное, ушли спать одним из своих полушарий, Сюзана уже собиралась пойти искать пингвинов, как вдруг из глубины бассейна медленно стало появляться что-то темное. Девочка обрадовавшись радостно прилипла к толстому стеклу, с нетерпением ожидая увидеть своего любимого Флиппера. Когда темное пятно приблизившись вплотную к стеклу, посмотрело на девочку черным акульим глазом, Сюзана, как и ее родители осталбенели. Они просто не поняли, что происходит, продолжая улыбаться по инерции. Но это была большая белая акула, а не Флиппер. Первым спохватился ее отец и в испуге одернул девочку от стекла, хотя в этом и не было никакой необходимости – стекло было рассчитано на гораздо большее давление, чем могла бы создать даже очень злая белая акула, тем более что к этому моменту она уже уплывала, потеряв всякий интерес к недосягаемой добыче.

Наверное, Сюзана была слишком мала и потому не испытала того шока, что пережили ее родители. Но она хорошо запомнила тот взгляд, хотя и длилось все это каких-то несколько секунд. Она видела этот взгляд на расстоянии нескольких сантиметров от собственных глаз. Черный, ничего не выражающий бездонный взгляд. Взгляд, который не измениться даже тогда, когда последние остатки тебя исчезнут в пасти его обладателя. В тот день Сюзана не сказала больше ни слова. Родители и не настаивали, приняв это все за последствия пережитого шока.

Двери вагона открылись и девушка вышла из вагона, направляясь к выходу на поверхность.

У нее было достаточно времени, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок. Возможно, она даже пошла бы на пробежку, но во-первых на улице было слишком жарко, даже для бега в парке, а во-вторых силы ей неплохо бы и сэкономить.

Подходя к подъезду дома, в котором снимала квартиру, Сюзана оглянулась. Просто так – на всякий случай. Но по улице шли лишь все те же вечно спешащие прохожие. Хотя спешили не все – в нескольких десятках метров от нее по тротуару спотыкаясь почти бежала девушка-тинейджер, в руках которой была целая связка разноцветных поводков, каждый из которых заканчивался ошейником на какой-нибудь странного вида собаке. Это выглядело более чем забавно, ибо каждая из них тянула в собственную, противоположную от других строну и разрываемая всеми этими поводками девочка, казалось, была на грани истерики. Постояв еще немного, Сюзана улыбнулась и, повернув ключ, вошла в подъезд, оставив беднягу наедине с ее сумасшедшей стаей.

В доме был старый лифт, который представлял собою больше похожую на кабинку для исповедей небольшую деревянную коробку. За исключением несущего каркаса, лифт был полностью из дерева, а двери внутри и снаружи приходилось закрывать самому. Лестница проходила вокруг шахты лифта, которая была отделена от лестничных перил лишь непрочной металлической сеткой, в которую при желании можно было просунуть не только палец, но и всю ладонь. Каждый раз наблюдая, как лифт медленно трогался и со скрипом куда-то ехал, Сюзана покрывалась гусиной кожей. Казалось вот-вот старые скрипящие тросы за годы эксплуатации лопнут и вся эта хлипкая конструкция со свистом и треском рухнет прямо на бетонный пол шахты лифта. Это было настоящей причиной, почему девушка никогда не пользовалась лифтом, хотя она и говорила всем, что любит пользоваться лестницей для поддержания фигуры. Хотя даже по лестнице она ходила как можно дальше от сетчатого перекрытия шахты лифта, почти касаясь плечом противоположной стены. Причем было совершенно не важно, что между ее квартирой и поверхностью земли было еще 6 этажей, а ее  квартира находилась почти под самой крышей, врезаясь прямо в нее небольшими окнами в некоторых местах.

Зайдя домой и закрыв за собой дверь на несколько замков, Сюзана облегченно выдохнула. Теперь можно было сбросить с себя всю одежду и, наконец, зайти в душ. Ей нравилось подолгу стоять под стекающими по телу струями воды. Это успокаивало. Сюзана любила свою мягкую губку, которая впитав гель для душа, еще долго пенилась при сжимании. Водить губкой по груди, животу и бедрам, ощущая нежность материала кожей, а затем, подставив тело под струи воды, наблюдать, как пена стекает растворяясь и исчезая. Затем, выйдя из душа, промокнуть тело мягким махровым полотенцем. Но не растирать, а именно промокнуть, чтобы как можно дольше сохранить оставшиеся от прикосновения воды на коже ощущения. По той же причине, она не спешила ничего на себя одевать, ощущая кожей легкость и чистоту, давая коже отдохнуть от одежды.

Отложив полотенце в сторону, Сюзана взяла синюю банку крема для тела и, открыв ее, улыбнулась приятному запаху. Зачерпнув пригорошню, она провела пальцами по внешней стороне бедра, плавно растирая крем по коже. В этот момент из другой комнаты донеслась мелодия ее телефона. Отложив банку в сторону и стараясь идти не касаясь пола пятками, она вышла из ванны. Телефон лежал рядом с остальными разбросанными вещами на ее кровати.

- Да, - включив громкую связи и положив телефон, ответила она, продолжая растирать крем.

- Подтверждаю. Адрес скину смской, - донеслось из динамика.

- И кто? – спросила девушка и пошла назад в ванную.

- Не знаю, какой-то пингвин. Вроде молодой, - ответили из телефона.

- И что он хочет? – она вернулась с банкой крема в руке.

- Да вроде все как обычно. Он уже пару раз у нас светился, жалоб не было. Вроде на ночь, но я не уверен. По ситуации. Если что – номер знаешь… да прямо езжай, блять!.. Извини, это не тебе, - в трубке послышался шорох и какие-то плохо различимые разговоры.

- Ок, во сколько надо быть? – спросила она и взяла с тумбочки расческу.

- Вроде бы говорил про восемь вечера. Короче езжай туда к восьми. Все, до связи, а то мне походу самому за руль придется сесть, - донеслось из динамика и на экране телефона загорелась красная иконка окончания вызова.

Постояв еще несколько секунд, Сюзана поставила банку крема на тумбочку и забралась на кровать. Легла она, как обычно поперек, не выпуская из рук расческу.

Вечером ей предстояло идти непонятно куда, непонятно к кому. Зато она знала, зачем. То есть она знала, что ее там скорее всего ждет, если конечно «Да вроде все как обычно» пройдет как обычно. На вопрос же Зачем это было надо ей – ответить уже было чуть сложнее. А зачем это надо было ему - ей было не известно, хотя вроде бы и очевидно. Но вот тут и начиналось то, что отличало то, чем занималась она, от того, чем обычно привыкли считать занимаются работники самой старой в мире профессии. И основное отличие было в том, что прежде всего клиенты прежде чем выйти на нее проходили через несколько инстанций и потому вероятность, что с тобой может что-нибудь произойти сводилась к нолю. Если конечно это не было оговорено изначально. В любом случае ты знала и соглашалась изначально на то, что хотел клиент. Но, как правило, руководство само решало подобного рода вопросы, имея в наличии широкий спектр «работников» и привлекая тех, кто наиболее подходил для решения конкретной задачи. Ее сильной стороной среди прочего была способность поддержать беседу практически на любую тему.

Ее родители хотели, чтобы она стала врачом или бухгалтером. И долгое время она следовала их… приказам. Она всегда хотела стать дизайнером или художником. Ей нравилось искусство и живопись в частности. Она даже посещала уроки живописи в тайне от родителей. Она разрисовывала тетрадки по мировой экономике, увивая кривые спроса и предложения лилиями и орхидеями. В учебниках по маркетингу у нее обитали попугайчики, а в конспектах по истории экономических учений у нее была дизайнерская студия с различными платьишками и туниками. Экономику она так и не закончила, в конце концов уехав подальше от дома, от взглядов на ее собственную жизнь ее родителей и от всего того, что ее окружало.

Сюзана посмотрела на стену справа от кровати. На ней на всю длину была почти законченная работа – переплетения человеческих тел, фабричных труб, военной техники и летящих к звездам рокет. В этой картине было много различных деталей, рисованных в различные временные промежутки, поэтому уже было довольно сложно понять общую смысловую нагрузку. Когда-то она начиналась, как взгляд молодой девушки на все то, что ее окружало, но постепенно картина наполнялась различными деталями, которые в отдельности означали уже совершенно другие вещи. Одним из таких элементов было одиноко сидящее на автобусной остановке сердце вокруг которого проезжают мокрые от идущего дождя автомобили из под колес которых на сердце летят холодные брызги.

Иногда сюзана могла ответить на вопрос, почему она живет так, как живет. Иногда ей казалось, что все предельно ясно и четко. Не потому, что предсказуемо, как у большинства куда-то спешащих людей. Как раз наоборот. Не строя никаких планов дальше, чем следующие выходные, она была свободна. Это было сложно объяснить, но ее всегда угнетала сама мысль о том, что она будет уже сегодня знать, что ее ждет через пять или десять лет. Ей была невыносима мысль, что столь искомая всеми стабильность в конечном итоге обернется крахом всего, что не дает ей захлебнуться в этом мире.

Ей хотелось жить так, чтобы ее жизнь была в ее руках. Чтобы она не стала одной из миллиардов одинаково марширующих оловянных солдатиков, спешащих в пылающую печь меркантильного социума. Ей хотелось взять свой старый чемоданчик с красками и разукрасить этот мир. Рисовать зеленые леса и голубые океаны, черные поля и золотые луга.

А иногда она просто переставала хоть что-то понимать. Все то, что еще минуту назад было понятно, легко и непринужденно – теряло всякий смысл. Та свобода, которая позволяла Сюзане не чувствовать оков на ногах и руках превращалась в пугающую пустоту. Полное отсутствие смысла и цели.

Чем больше Сюзана думала об этом, тем больше приходила к мысли, что думать об этом смысла было еще меньше, чем в том, о чем она думала. Поэтому копать столь глубоко, было минимум тяжело. Максимум – наталкивало на далеко идущие экзистенциальные мысли, которые в конечном итоге выливались в образы на ее стенах.

Если брать не столь глубоко, то, несомненно – деньги были важным элементом, но уж точно они не ключевым. Безысходность? Тоже нет – возможность найти работу всегда есть. Любая закусочная с радостью примет тебя на роль официантки только лишь за твои формы. А в конечном итоге будешь получать шлепки по заднице от засаленных алкашей или просто беспомощных неудачников, чтобы в конце концов тебя регулярно насиловал жирный повар прямо на мешках с овощами.

Сюзане повезло с телом – у нее был выше среднего рост, красивые голубые глаза и, конечно же, красивые ноги. Многие сходили сума по ее ногам. У нее была небольшая грудь, но с учетом стройной талии и спортивного телосложения – это было скорее плюсом, так как гармонично вписывалось в общую картину. А вот что ей действительно нравилось в себе, так это правильная форма груди и особенно – аккуратные соски. Наверное, услышь это кто-то посторонний, он скорее всего удивился бы, но ей действительно нравились собственные соски. Они были правильной формы и размера. А еще лучше они выглядели, когда она возбуждалась. Тогда они наливались кровью и становились почти черными и твердыми, как два камешка. Каждое прикосновение к ним было безумно приятно. Сюзана где-то читала, что количество нервных окончаний на груди не особо меняется в зависимости от размера груди. Это означало, что плотность нервных окончаний была тем выше, чем меньше была грудь. Это, в общем-то, подтверждалось ее собственными наблюдениями. Например, у ее подружек с внушительными размерами чувствительность, судя по всему, отсутствовала совершенно, потому что попробуй кто-нибудь шлепнуть ее по груди так, как это делали им - минимум Сюзана бы ударила в ответ. Потому что иногда чувствительность была такой, что даже резкое движение могло вызвать неприятные ощущения, не говоря уже о шлепке или щипке.

И она ревновала свою грудь. Это тоже звучит странно, но еще с самого начала ее половой жизни (и задолго до теперешней деятельности) она стала ловить себя на мысли, что она недовольно посматривает на чужие руки, которые ласкают ее грудь. Она вообще помнила лишь нескольких человек, к которым она собственную грудь не ревновала. Это было странно, но это было так. Поэтому она вообще не особо хотела, чтобы к ее груди прикасались.

В первой половине дня Сюзана, как правило, занималась волонтерской деятельностью в госпитале, что находился неподалеку. Хотя это и считалось добровольной деятельностью, деньги за нее все же платили. Их, в общем-то, хватало для жизни. Помимо того факта, что ей просто нравилось помогать, в особенности в госпитале. Сюзана не особо распространялась о том факте, что каждый раз, когда она видела подъезжающую с серенной скорую, у нее почти текли слезы. Она не знала почему, но это было так – она плакала про себя (а если бы не сдерживалась, то навзрыд), как только рядом проезжала скорая с серенной. Каждый раз.

Плюсом этой работы было и то, что в хирургии было спокойно. Больные просто лежали, подключенные к аппаратам с целой кучей трубочек и проводков. Они никуда не бежали и не торопились. У них было много времени, чтобы подумать. Конечно, многие были без сознания или в искусственной коме, но те, которые были в сознании – были спокойны и, как правило, не многословны. Каждый из них перенеся довольно сложную операцию (а операция должна быть достаточно сложной, чтобы после нее лежать продолжительное время в отделении), сильно менялся.

Люди вообще меняются после серьезных происшествий, связанных с их собственным здоровьем или жизнью. Они начинают по-другому смотреть на вещи. Даже крупное происшествие со знакомым или, даже, родственником влияет не так сильно. Но, все же, действительные глубокие химические изменения в мозгу происходят только тогда, когда несчастье происходит с сам человеком. Только тогда человек снова вспоминает все те экзистенциальные мысли, что когда-то давно отложил на полку, поддавшись непрекращающейся гонке под названием «повседневность». Тогда человек останавливается, оборачивается и спрашивает себя «А зачем вообще все это? Для чего я все это делаю?», а главное – они спрашивают себя «Счастлив ли я?.. Вот я лежу здесь, на целой куче препаратов, подключенный к десятку приборов и в следующую минуту меня может уже не быть. Все, что я делал до сих пор – имело смысл?..» - и это видно в их взгляде.

И даже вернувшись домой после выписки и снова начав заниматься все той же рутиной, следы этих мыслей в мозгу остаются. Химическая реакция уже произошла и это накладывает след на все то, что будет после этого момента. Да, они будут продолжать заниматься той же рутиной, но к ней добавиться что-то, что позволит ответить на заданный когда-то самому себе на больничной койке вопрос. А это, наверное, и есть воскрешение. Сюзане нравилось думать, что она видела, как кто-то изменил свою жизнь к лучшему. Не потому, что его жизнь стала лучше в абсолютных величинах, а потому, что она обрела смысловую наполненность для этого человека. И, скорее всего, этого никто не заметил. Ни родственники, ни прохожие на улице. Этого не заметит кроме нее никто и никогда, потому что отражение трансформации было в глазах этого человека лишь в тот момент, когда она лежал на больничной койке, подключенный к десятку аппаратов.

Однажды, гуляя на одной из вечеринок, она познакомилась с приятным молодым человеком. Они слушали музыку, пили коктейль за коктейлем и весело проводили время. С ним было легко и непринужденно. После вечеринки он предложил зайти к нему и она согласилась. Почему бы и нет? Продолжение было тоже вполне на уровне. Хорошая обстановка, непринужденная беседа, продолжение.

Когда она собиралась уходить он спросил, не хотела бы она как-нибудь повторить, на что она ответила стандартным: «Почему бы и нет?», точно зная, что скорее всего больше этого молодого человека никогда не увидит. Не потому, что ей не понравилось, а, скорее, наоборот. Потому что когда нравиться – повторение неизбежно ведет к привязанности и, потому, она умышленно не повторяла подобного с одним и тем же человеком. Потому что не хотела. Наверное, он понял это по ее улыбке или взгляду. Достав из кошелька визитку, он протянул ее девушке.

- Это номер моего знакомого. Он работает в одной организации, которая занимается оказанием разного рода услуг. Я не хочу показаться грубым или не вежливым – если тебе подобное не интересно – то можешь просто ее выкинуть и забыть. Но думаю, что лучше дать тебе самой возможность решить, что тебе надо, а что нет, - сказал он.

Остановившись в пороге, она повернулась к нему. – И как это может заинтересовать меня?

- Ты девушка красивая и вроде бы не глупая. Там такие нужны. По большому счету контора занимается организацией эскорта для состоятельных людей. Чем это может быть привлекательно для тебя. Во-первых – там все происходит на высоком уровне, а это в свою очередь означает не только хорошие деньги. Это означает, что ты будешь сопровождать клиента туда, куда ему будет нужно, причем в большинстве случаев это не только (и не столько) эротические услуги, но и, так сказать, полный комплекс интеллигентной пары. А это в свою очередь подразумевает, что ты помимо достойного тела должна обладать определенным количеством мозгов. Мне кажется, ты ими обладаешь. Тело у тебя хорошее, хотя и не топ, но когда все на одно лицо – клиент тоже не счастлив. Лучше как раз обладать какой-то уникальностью, имея при этом и достаточное количество привлекательности. Ты ею обладаешь. Если будет интересно – в любой момент можешь позвонить по этому номеру и узнать подробности. Принуждать тебя никто ни к чему не будет – клиенты у нас цивилизованные, хотя и ручаться собственными яйцами  я бы тоже не стал – риск, как ты понимаешь, есть в любой работе. Подумай, - закончил он и посмотрел на нее.

Чуть задержавшись в двери, она подошла к нему и молча взяла зажатую между его пальцев визитку.

- Работа не регулярная, но если на тебя рассчитывают, то надо быть всегда готовой. И последнее – кое-чему придется подучиться. Но подробности, в случае заинтересованности, ты сможешь узнать по этому номеру, - сказал он и взяв с вешалки одежду, пошел в ванную. Постояв еще немного, она вышла из квартиры.